Многие из тех, кто недавно воспевал Октябрь как великий и закономерный поворот к прекрасному будущему, сейчас клянут его как язву на здоровом дереве развития. Причем как тогда, так и сейчас - без достаточных оснований. Пожалуй, рано ставить точку и сейчас. Но представления об искусственном разуме, о технологической сингулярности, о биологической революции и радикальном изменении человеческого организма - возможно, сами еще более спорные - тем не менее, позволяют иначе взглянуть на историю и, главное, прогнозировать будущее.
Ведь контроль, управление жизненными процессами организма - это не просто удобство, избавление от болезней, продление жизни. Это - радикальная переоценка ценностей. Вместо того, чтобы потакать вредным привычкам, не проще ли будет искоренить их раз и навсегда? Если удастся перестроить пищеварительные процессы, то может оказаться излишним крайне трудоемкое сегодня сельское хозяйство. По мере освобождения от влияния природных факторов может исчезнуть надобность в теплом жилище, одежде, обуви.
Возможно, это произойдет к 2045г., как считают энтузиасты. А может быть, жизнь обгонит самые смелые планы. Но даже если пройдут сотни лет, то к тому дело и ведется.
В результате будет нанесен сокрушительный удар по частной собственности. Главным богатством станут знания, возможность быстро перестраиваться под разные виды ресурсов и природных процессов. А право собственности, скажем, на некоторый объем конкретных ресурсов мало что сулит при огромном и быстро растущем диапазоне используемых материалов и при очень быстром моральном старении каждого конкретного вида ресурсов.
А знания - это не золото, которое лучше хранить в глубоких подвалах подальше от посторонних глаз. Знания сильны в действии, в сочетании с другими знаниями. Они не становятся меньше, если ими поделиться. Их нельзя положить в банк. Сокрытие знаний не может быть длительным и не может быть вечным источником доходов, поскольку научная истина всеобща и обязательно будет обнаружена. Все это делает присвоение знаний весьма проблематичным и, главное, невыгодным занятием.
Таким образом, частная собственность, по крайней мере, в ее классическом понимании, отомрет, поскольку исчезают сами объекты обладания.
Жизненное пространство человечества качественно расширится и по мере все более быстрого проникновения в тайны мироздания будет ускоренно расширяться. Новые дороги пролягут не только в космос, но и в глубины материи. Потеряет смысл жестокая борьба за место под солнцем, борьба за тот кусок, который только один и мог ранее удовлетворить потребности, одинаковые для всех людей. Взаимовыгодные и бескорыстные отношения станут реальностью, нормой, естественным состоянием, которое не надо поддерживать ни силой, ни убеждением, ни кнутом, ни пряником.
Не претендуя на полное освещение неисчерпаемой темы о соотношении капитализма и социализма, ограничусь тезисами и краткими пояснениями.
1. Капитализм закономерно, то в большей, то в меньшей мере создает предпосылки для устранения частной собственности. Попытки ликвидации существующего строя идут от сути самого капитализма. На подъеме капитализма они имеют мало шансов на успех, но могут быть успешными еще до полного исчерпания резервов капитализма на этапе сокращения самого поля объектов, которыми имеет смысл владеть.
2. Неудачную попытку построения коммунизма в СССР можно трактовать в худшем случае как забегание вперед, как преждевременный шаг, но не как грубое отклонение от естественного процесса и не как движение вспять.
3. Живучесть реального социализма была обусловлена в первую очередь тем, что он воплотил в себе значительную часть того справедливого способа производства, который объективно становится наилучшим на более позднем этапе развития производительных сил.
4. Современный этап капитализма на этот раз будет последним.
Как всякое явление несет зачатки своего отрицания, так капитализм, отягощенный многочисленными противоречиями, то более, то менее ярко проявляет свою ограниченность, неспособность решить ряд мировых проблем. Это стало очевидно еще на заре капитализма. Уже столетия назад для великих мыслителей прошлого не было секретом, что противоречия обусловлены частной собственностью. Для многих была очевидна и историческая обреченность капитализма, хотя выводилась она в основном из моральных соображений. Отрицательные стороны существующего строя подсказывали, что собственно надо менять. А существовавшие с незапамятных времен общины и мелкие коммуны подсказывали варианты конструктивного решения проблем, близкие и понятные даже самым необразованным людям.
Поэтому совершенно неверно считать, что коммунистические теории изобретаются только инородцами и навязываются исключительно иностранными агентами. Представления о более справедливом строе буйно взросли на почве самого капитализма. Для сравнения отметим, что на почве советского (т.е. возможно, наиболее чистого) социализма вообще не возникло здравых мыслей об обратном преобразовании в капитализм, и в ход пошли рецепты зарубежных специалистов, видевших социализм только с экрана телевизора.
Коммунистические теории начинаются с явных утопий и даже сегодня, строго говоря, не достигли уровня научности. Но они неизменно напоминают о себе при каждом крупном кризисном явлении на Западе, при каждых попытках улучшить систему и постоянно грозят воплощением на практике всюду, где крупнейшие хищники ослабили свой контроль. Биологическая революция несомненно послужит толчком к развитию этих теорий.
Капитализм прекрасно приспосабливается к новым условиям, потому что он стихиен, гибок, открыт для внешних воздействий и не нуждается в постоянной искусственной поддержке. В этом его сила. Но эта сила не беспредельна. На крутых поворотах истории преимущества капитализма оборачиваются недостатками, а именно: неспособностью оперативно сконцентрировать силы даже тогда, когда буржуазный строй стоит на грани своего существования, потому что индивидуализм - это правило, аксиома, а коллективные действия - скорее исключение. Таких крутых поворотов было немало, и порождены они изнутри, неспособностью к крупномасштабному планированию, невозможностью остановить даже те катастрофические процессы, которые стали очевидны всем. 1917-й год был особым по сложившимся обстоятельствам. Но ведь были и 1871-й год, и 1905-й. Были стабилизации капитализма, но были Куба, Южный Вьетнам, Никарагуа. Биологическая революция ознаменует очередной крупнейший поворот, каких еще не было в истории.
В условиях капитализма заговоры сменяются широким демократическим движением, а народные бунты - революциями. Август 1991 года - это типичный народный бунт, когда новая теория и даже идеология начисто отсутствуют, когда никакой заблаговременной подготовки к выступлению не ведется, никаких оценок сил и шансов на успех не производится, когда действия начинаются немедленно в ответ на экстраординарную акцию властей, когда никаких далеких целей не ставится, когда весь пыл пропадает сразу после наказания виновных, когда подавляющее большинство участников даже не задумывается над тем, "что будет потом", когда все надежды возлагаются на народного героя, который якобы знает как навести порядок, когда в итоге получается то, чего не хотел никто.
Ни по одному из названных признаков события октября 1917 года нельзя отнести к бунту.
Биологическая революция ведет к революции в мышлении и соответственно к более организованным социальным выступлениям, которые поэтому, можно надеяться, не станут бессмысленными и беспощадными.
Капитализм периодически порождает условия, менее болезненные для ликвидации частной собственности. Таковы были обстоятельства середины XIX века, когда появилось немало людей разочаровавшихся в буржуазных свободах, а производство было относительно мелкое. В настоящее время все наоборот: американский образ жизни служит эталоном, а экономика настолько сложна, что устранение правящей элиты грозит крупной катастрофой. Во время мировых войн, а также при увлечении государственным регулированием экономики частная собственность заметно ограничивалась, что, вообще говоря, давало предпосылки для перехода к общественной собственности на средства производства. В настоящее время с увлечением приватизацией исчезла и эта предпосылка. Разумеется, условия для ликвидации еще не означают саму ликвидацию.
Таким образом, Октябрь 1917 года - это явление, которое по отношению к многовековому процессу вовсе не было необходимым, но это явление, подобные которому происходили не раз и которые в целом необходимы, вытекают из сути капитализма. Поэтому удивительно не то, что революция победила, а то, что новый строй вообще смог длительное время существовать и даже усиливаться при массе неблагоприятных условий, фактически при отсутствии научной теории, при постоянных разногласиях и исканиях чуть ли не на ощупь выходов из труднейших ситуаций. При огромной роли отдельных личностей и героизме всего народа главная причина выживания все-таки не в этом. Потому что никаким энтузиазмом, никакими репрессиями нельзя заставить летать то, что летать не может. Реальный социализм смог "взлететь" в первую очередь из-за того, что несмотря на отход и даже глумление над многими начальными идеалами, он отразил в себе существенные механизмы более высокого способа производства, для полного воплощения которого время пока не наступило.
С излагаемых здесь позиций очевидно, что гибель социализма в СССР не была исторической необходимостью. (Она удивила даже самых ярых антисоветчиков на Западе.) Хотя противоречий накопилось предостаточно. Одной из важнейших причин крушения стала безыдейность, полный застой в теории. А ведь людей можно было сплотить и вдохновить достаточно смелыми и вполне насущными идеями о борьбе со старением, о борьбе за долгую здоровую жизнь, за то, чтобы сделать человека полновластным хозяином своего тела, а не рабом сотен болезней и игрушкой слепых генетических программ.
Характерно, что отказ от марксизма не породил не только равноценных теорий, но даже и намеков на них. А ведь если бы рухнула действительно ошибочная теория, неверно отражающая мир и закрывающая тем самым простор для научной мысли, то следовало бы ожидать огромного всплеска исследований, мощного потока новых замечательных достижений. По крайней мере, так всегда раньше было. Старая теория обычно гибла под ударами новой, более общей и более сильной. В данном случае ничего подобного не произошло.
Коммунизм вполне был способен пройти все этапы биологической революции и привести к аналогичному результату. Коллективные осознанные усилия помогли бы избежать многих нежелательных эффектов и быстрее привести к цели. С другой стороны, отдельные ошибки руководства, групповые интересы, неизбежные уклонения от цели, возведенные в ранг государственной политики, зачастую приводят на практике к еще более тяжелым последствиям, чем при стихийном капиталистическом развитии.
Не имея достаточной основы для искоренения частной собственности, реальный социализм вместе с высокими лозунгами вынужден был для своего выживания использовать далеко не гуманные средства и потому в полной мере продолжил порочные традиции всех антагонистических формаций. С волками жить - по волчьи выть. Но даже если бы не было капиталистического окружения, и социализм выжил, то вряд ли он смог бы стать безоблачным. Потому что корни социальных конфликтов лежат в животном мире, точнее, в двойственной, противоречивой природе человека.
Идея коммунистического равенства и братства не может быть в полной мере реализована до тех пор, пока люди вынуждены тесниться в узком жизненном пространстве, при ограниченных ресурсах, когда благополучие одних социальных групп может сравнительно легко достигаться за счет ограбления и подавления воли других. Общее улучшение условий жизни не ведет непосредственно к изобилию материальных благ. Пока оно только порождает все новые и новые потребности, каких во времена Маркса не было и в помине. Сейчас запросы растут гораздо быстрее, чем их удовлетворение, даже на богатом Западе. Когда удовлетворены материальные запросы, то неизменно возникает потребность иметь власть над другими людьми. По-видимому, человека вообще нельзя полностью насытить до тех пор, пока он остается человеком. Только освобождение от биологических оков даст возможность потомкам обуздать животные инстинкты, избавиться от порочных наклонностей и никчемных потребностей. Только тогда братство, интернационализм, любовь к ближнему станут подлинной потребностью, станут безусловно выгодны, и человеку не придется вечно мучиться над неразрешимой проблемой: поделиться накопленным с обществом или потребить самому?
И наконец, о последней стадии капитализма. Неужели, опять последняя? Ведь была уже "последняя": империализм. Только сменилась она не гибелью, а новым усилением капитализма. Почему процветает капитализм, который по теории давно уже загнил и должен был скончаться?
Основная причина лежит в том, что с уровня середины XIX века были совершенно не видны те новые блага и потребности, которыми ознаменован XX век. Тогда не было ни радио, ни телевидения. Электричество было уделом экспериментаторов и ничто не предвещало, что оно коренным образом изменит всю человеческую жизнь, войдя в наш дом в виде самых разнообразных приборов. По меркам середины XIX века человеку для нормальной полноценной жизни необходимо было совсем немного: крыша над головой, пища, интересная созидательная деятельность. Конечно, жизнь знати во дворцах являла другие нормы, но это были скорее отрицательные стандарты. Не секрет было, что власть, богатство, безделье развращают человека и делают его счастье весьма сомнительным. Люди, вставшие во главе общества, преследуют прежде всего собственные интересы. Их уважают как силу, по традиции или другим причинам, но чаще терпят как необходимость.
Отсюда представления о справедливом обществе, как и тысячи лет до этого, касались в основном власти, общественной организации. Хотя в марксизме была вскрыта неразрывная связь материального производства и общественного устройства, убедительно доказано, что потребности и цели определяются материальными условиями, но по существу не была учтена динамика производства и, значит, изменчивость капитализма. Огромные станки, пароходы, паровозы - все это мыслилось как венец технического прогресса, к которому лишь надо добавить должные производственные отношения. Делать новые машины могли только большие коллективы рабочих. Управлять гигантами - также большие группы людей. Роль собственника сводилась в значительной мере к тому, чтобы только владеть собственностью, только командовать другими людьми, что на первый взгляд не требовало особых качеств. Уж командовать все горазды.
Вывод напрашивался сам собой: обобществить, и все тут! Убрать всего-то одно лишнее, зарвавшееся, заевшееся, выродившееся звено, присваивающее чужой труд, и отдать заводы тем, кто их построил и кто на них работает.
И действительно, это была достаточно реалистическая идея. Другое дело, что сначала она должна была овладеть массами. А религия, феодальные пережитки, другие идеи были не менее привлекательны или, по крайней мере, не столь пугали революционностью и неопределенностью. К тому же условия жизни в разных странах, да и в одной стране, часто были не одинаковы. Сильны были национальные традиции. Так что легкий успех не ожидался.
В результате капитализм успешно справился с внутренними проблемами в XIX веке и даже широко шагнул в колонии. Видя переход капитализма в новое состояние, В.И.Ленин объявил империализм последней стадией капитализма. С позиций наших дней кажется, что великий мыслитель допустил ошибку. Однако в общественных науках критерий правильности весьма относителен. Поэтому поставим вопрос иначе: а мог ли, был ли вправе В.И.Ленин сделать другой вывод? Мог ли он звать своих соратников в бой, постоянно уточняя, что капитализм вполне пригоден для хорошей жизни и может существовать еще неопределенно долго? Очевидно, что в тактических, в практических целях, в условиях постоянной борьбы с политическими противниками и оппортунистами нужна была четкая однозначная линия. Ссылка на империализм должна была упрочить позиции пошатнувшейся теории, показать, что новые условия учтены, причем эти условия якобы благоприятствуют победе нового строя.
Насколько империализм действительно ослабляет, а может быть, наоборот, упрочивает позиции капитализма, это отдельный вопрос. По крайней мере, ответ не очевиден и, наверное, не однозначен. Но ясно, что вопрос использовался прежде всего в пропагандистских и политических целях.
Тем не менее, в начале XX века уже можно было заметить изменения в технике, которым предстоит перевернуть жизнь человека и изменить лицо капитализма. Уже появились телефон, радио, автомобиль, бытовое электричество. Наряду с техническими монстрами появились в огромном количестве мелкие устройства, которые вполне могли стать личной собственностью и которые отнюдь не укладывались в концепцию обобществления. Остававшиеся на протяжении тысячелетий неизменными идеалы и нормы жизни стали круто меняться. Потребности пришли в движение. И какое! Главное, что классики вовсе не отрицали и даже подчеркивали изменчивость и ускоренный рост потребностей. Это следовало из самой материалистической диалектики. Это трудно было не заметить любому образованному человеку. Но одно дело описывать будущее, находясь в XIX или начале XX века, и совсем другое - увидеть его собственными глазами сто лет спустя. Оказалось, что это очень разные вещи. Произошел качественный рост не только общественных, но и личных потребностей. А это изменило все дело наоборот.
Чего стоит только одно телевидение, которое создав иллюзию присутствия, вырвало половину человечества из общественной жизни, превратив ее в полукротов, в инертное, но подавляющее большинство, которое уже никогда не выйдет на баррикады и будет вполне удовлетворено любым существующим строем.
В начале XX века еще трудно было предполагать, что изменение, рост потребностей будут и дальше набирать невиданную силу. Но так случилось. Таково следствие бесконечного накопления знаний, которое закономерно стало материализовываться во множестве разнообразных машин, приборов, вещей и благ.
Новые возможности и блага всегда поначалу единичны, не доступны всем членам общества. Они всегда опережают реальные возможности общества по наделению всех своих членов этими благами. Оттого невозможно среди людей идеальное состояние, когда "всего вдоволь", когда "каждому - по потребностям". И идея коммунистического общества повисает в воздухе. В середине XX века этот вывод уже напрашивался независимо от политической принадлежности. И, привлекая заманчивыми благами, капитализм сумел создать не менее прекрасный образ будущего.
Таким образом, неточность марксизма, если можно так выразиться, исправима. Но она не была исправлена, хотя возможностей для этого имелось предостаточно. Отсюда и успех теории, отсюда и крах при ее реализации.
Теперь ясно, что капитализму предстоит пройти целую стадию в условиях биологической революции. То, что эта стадия последняя, на этот раз есть более весомые причины так считать. Потому что изменение биологической природы человека в корне меняет потребности человека, кладет конец безумной гонке потребностей, подрывает сам смысл владения собственностью, подрывает корни самой частной собственности. Н.В.Невесенко