Сегодня философия сделалась профессиональной деятельностью. Иначе говоря, возможностью получать деньги и при этом ничего не делать. Одновременно она почти полностью утратила связь с жизнью и смертью, став средством поддержать штаны.
Поэтому студенты иногда честно пишут в эссе, что философия — это бесконечное обсасывание совершенно надуманных вопросов. Или, как любит повторять мой брат, профессор философии Тимур Филатов, церебральный онанизм.
Попытаемся на мгновение оживить мёртвую философию. При этом живой водой для нас парадоксально послужит философия небытия. Для начала попробуем реанимировать труп нашего земляка Канта, и ответить на три его сакраментальных вопроса о человеке:
Что я могу знать? Разумеется, ничего, оно же Ничто. Как учили даосы, не знающий ничего, знает всё.
Что я должен делать? Опять-таки ничего. Никто никому ничего не должен, ибо ничего нет. Поэтому, как в методологическом анархизме Фейерабенда, возможно всё. Я свободен!
На что я могу надеяться? Категорически ни на что! Ведь надежда, как сказал мудрец, умирает первой. Моя свобода начинается по ту сторону экзистенциального отчаяния.
А теперь рассмотрим первый кантовский вопрос с позиций философии античного скептицизма. Заодно поднимем из земли и труп его основателя Пиррона Элидского. У него скептицизм рассматривается в первую очередь с точки зрения этики (практический скептицизм), а также ставит под сомнение возможность знания как такового (радикальный скептицизм).
Главная идея Пиррона – воздерживаться, по возможности, от любых оценочных суждений. Практикуя такое воздержание, человек обретает внутренний покой. Поэтому Пиррон ничего не называл ни прекрасным, ни безобразным, ни справедливым, ни несправедливым. Он полагал, что истинно ничто не существует, и, таким образом и мы, и всё, что нас окружает – это Ничто. Людские поступки руководятся лишь законом и обычаем, – ибо Ничто не есть в большей степени одно, чем другое.
Обратимся к Диогену Лаэртскому. По свидетельству этого автора в согласии со своими идеями вел Пиррон и жизнь свою, что сейчас почти никогда не встречается. Он ни к чему не уклонялся и ничего не сторонился, ибо в Ничто возможно всё. Держался он всегда ровно, и когда от него отходили, недослушав, он продолжал говорить для себя одного, хоть в молодости и был непоседлив. Не раз он уходил из дому, никому не сказавшись, и бродил с кем попало. (Кстати, и сегодня так иногда поступают радикальные алкоголики). А когда однажды его учитель Анаксарх попал в болото, Пиррон прошел мимо, не подав руки; люди его бранили, но Анаксарх восхвалял — за безразличие и безлюбие. В итоге Анаксарха спасли без него, и напрасно, ибо закончил пирронов учитель жизнь трагически: по приказу Никокреонта, тирана Кипра, был заживо истолчён в ступе и при этом философски приговаривал: ""Толки, толки Анаксархову шкуру — Анаксарха тебе не истолочь!"
Пиррон жил со своей сестрой, которая посылала его торговать курами на рынке. Он сокрушенно признавался, что против куриной логики родственницы даже железные построения его скептицизма оказались бессильны, ибо она постоянно провоцировала философа на оценочные суждения.
Однажды на корабле во время бури, когда спутники его впали в уныние, Пиррон оставался спокоен и ободрял их, показывая на корабельного поросенка, который ел себе и ел, и говоря, что такой бестревожности способен держаться только мудрец. Очевидно, философ тонко троллил человечество. Ведь жизнь подавляющего большинства людей это и есть безмятежное чавканье поросёнка. Мы радуемся корыту с вкусной гущей, и, бодро похрюкивая, производим приплод. Однако эта идиллия длится ровно до тех пор, когда каждого из нас начинают резать.