Из Ежедневника великих начинаний - 2

Из Ежедневника великих начинаний - 2

Репортаж с петлёй на шее

Если вы собираетесь читать это – лучше не надо. После парочки страниц вам здесь быть не захочется. Так что забудьте. Уходите. Валите отсюда, пока целы. Спасайтесь. Там сейчас по ящику точно идёт что-нибудь интересное. Или, если у вас так навалом времени, поступите куда-нибудь. Выучитесь на никого. Пригласите себя поужинать. Покрасьте волосы, чтобы вас чаще не замечали. Жизнь-то проходит. Поэтому нужно успеть исполнить свое предназначение: пересмотреть по ящику все глупые реалити-шоу. Словом, сделаться никем. А потом по-тихому валить из этой жизни, покуда цел. Насчет последнего я иногда с ужасом подозреваю, что вообще никогда из неё не спасусь. И тогда эти мои пустые слова представляются мне грёбаной вечностью.


Свидетельство Давида

Стану ли я героем повествования о своей собственной жизни, или это место займет кто-нибудь другой – должны показать последующие страницы. Начну рассказ о своей жизни с самого начала и скажу, что родился в пятницу в двенадцать часов ночи (так мне сообщили и я этому верю). Было отмечено, что мой первый крик совпал с первым ударом часов. Теперь, чтобы хотя бы отчасти победить господствующий в жизни случай и получить на выходе подобие системности, я постановил, что мой последний крик тоже прозвучит в полночь пятницы и непременно совпадёт с последним ударом часов. Главное в этом деле, как и во всяком другом – не забыть подвести часы! И вот, ночами напролёт, я играю со смертью – то и дело подвожу часы и издаю леденящий душу вопль. Но ничего не происходит. Зато я больше никогда не сплю, тогда как остальное человечество спит не только ночами, но и днём, воображая, что бодрствует. Моя же жизнь превратилась в вечную бессонницу. Из всего, что я думаю и делаю, на окружающих веет неживая медлительность.

Снова часы

Вдруг случилось буквально следующее. Оклеветанный клевретами, мой дядя в порядке отчаяния повесился на часах Спасской башни. И вот, единодушно рассматривая эту утрату в свете её фатальной невосполнимости, летописцы расходятся лишь в деталях. Одни упоминают, что он воспользовался минутной стрелкой, другие настаивают на часовой. Я же из всего этого извлёк несколько важных жизненных правил. Во-первых, никогда не следует придавать значение мелочам. А главное – что бы ни случилось, ни на мгновение не теряйте спасительного отчаяния.

Свидетельство Влюблённого

Как счастлив я, что умер! Бесценная подруга, что такое сердце человеческое? Я так люблю тебя, мы были неразлучны, а теперь расстались, и я радуюсь! Я знаю, ты простишь мне это. Ведь нет ничего более жестокого, чем позволять другим любить себя.

Разрыв Абсолюта

Колыбель качается над бездной. Заглушая шепот вдохновенных суеверий, здравый смысл говорит нам, что жизнь – только щель слабого света между двумя черными вечностями. Разницы в их черноте нет никакой, но в бездну преджизненную нам свойственно вглядываться с меньшим смятением, чем в ту, в которую летим со скоростью четырёх тысяч пятисот ударов сердца в час. В обоих случаях мы заблуждаемся – обе бездны одинаково прекрасны. И, если бы не щель, то не было бы и разрыва Абсолюта, который удвоил его, разделив на две идеально-черные безжизненные вечности.

De Profundis

Если вам на самом деле хочется услышать эту историю, вы, наверно, прежде всего захотите узнать, где я родился, как провёл своё дурацкое детство, что делали мои дурацкие родители до моего рождения – словом, всю эту дэвид – копперфильдовскую муть. Но, по правде говоря, мне неохота в этом копаться. Ведь всё у меня было как у всех и ничего интересного не произошло. Родился я там, где положено. Свое дурацкое детство провёл с дураками и под присмотром других дураков в школе. А мои дурацкие родители до моего рождения, к несчастью, занимались дурацкими и нехитрыми движениями. В результате я сделался их рабом. Все мы рабы своих родителей, которые начинают нас изощренно насиловать еще до нашего рождения, и продолжают делать это в течение всей нашей жизни. Даже, когда они сами умирают. И не прекращают, даже когда умираем мы.

Свидетельство Нострадамуса

Я сижу ночью, один, в тайном кабинете,


Опершись на медную подставку.

Язычок пламени, выходящий из одиночества,

Приносит успех тому, кто верит не напрасно.

А люди бродят одичавшими толпами

И оглашают улицы визгливыми воплями.

Пожар, исходящий из их безумия

Сжигает всё, во что они верят.


Image