Рождение СТЭ принято относить к 1937г. и связывать с именем Ф.Г.Добржанского. Однако еще до него немалый вклад внесли А.Вейсман, С.С.Четвериков, Дж.Холдейн, Р.Фишер.
Классический дарвинизм не мог удовлетворительно объяснить передачу полезных признаков по наследству. При скрещивании в последующих поколениях полезный признак должен был раствориться, чему было предостаточно примеров, скажем, растворение расовых признаков. Хотя Г.Мендель еще при жизни Ч.Дарвина частично решил эту проблему, но первые шаги в генетике остались тогда незамеченными. Более того, Пирсон на ряде экспериментов показал, что законы Менделя не срабатывают.
Можно сказать, что генетику спасла муха дрозофила, а потом уже ученые, в лице, например, Т.Моргана. Эта муха оказалась исключительно законопослушна и раскрыла, казалось бы, безнадежные тайны природы. Эволюция показала себя во всей красе прямо под микроскопом, теперь ее не надо было ждать миллионы лет.
Примечательно, что по современным представлениям Ч.Дарвин ошибочно принял за эволюцию изменчивость вьюрков на Галапагосских островах, так что на многие действительно великие мысли его подтолкнул научный казус. А вот дрозофила по-настоящему имеет огромную генетическую пестроту. Основополагающая статья С.С.Четверикова в 1926г. на эту тему, можно сказать, зачала синтетическую теорию эволюции.
К настоящему времени генетика и наиболее распространенная теория эволюции СТЭ с последующими многочисленными дополнениями - необъятны. И разбираться в них - удел специалистов. Нерешенных проблем добавляется, поэтому было бы неверно говорить, что трудности дарвинизма преодолены. Однако эти проблемы, как в любой науке, перешли в глубь, а множество надежных научных выводов устоялось.
С философской стороны имеет смысл выделить несколько популярных моментов, разбавив их некоторыми аналогиями с программированием на ЭВМ.
Каждый внешний признак организма определяются не одним, а многими генами. Так что форма носа или разрез глаз не зашифрованы в одном гене. На данный момент является загадкой, как и какие надо изменить гены, чтобы проявился новый, не встречавший ранее признак.
Примерно так же даже самая простая функция компьютерной программы обеспечивается многими командами, а косвенно и всей программой. Если программа работает неправильно, то можно очень долго без малейшего сдвига варьировать разные операторы, но случается, что и минимальное изменение качественно меняет работу всей программы, обычно в сторону дальнейшей неработоспособности.
Каждый ген участвует в формировании многих признаков, и проследить все функции гена пока не представляется возможным, особенно те функции, которые никак себя не проявляют, но при мутации других генов могут показать себя совершенно неожиданным образом.
В программах есть так называемые подпрограммы, наиболее деятельные фрагменты, которые вызываются из разных мест основной программы. Ошибка в таком фрагменте, как правило, катастрофична. Но удачно написанная подпрограмма намного сокращает, оптимизирует всю программу.
Большинство мутаций, даже если они передаются потомству, никак себя не проявляют, но могут долго сохраняться в популяции, не участвуя ни в каком отборе. Новые программы для ЭВМ, как правило, не пишутся с нуля, а создаются из многочисленных полуфабрикатов. При этом было бы слишком трудоемко выгребать все лишнее. Поэтому все программное обеспечение сильно избыточно по объему. Возможно, кто-то когда-то использует избыточные функции, но обычно они оседают мертвым хламом.
Отбор в природе действует не на отдельные гены, а на комплексы генов. Не надо объяснять, что при оценке программной продукции рядовой покупатель не заглядывает, да и не имеет возможности заглянуть в ее нутро.
Ввиду ограниченности набора нуклеотидов относительно часто происходят одинаковые мутации (вплоть до синтеза аналогичных белков) даже у отдаленных биологических видов. Поэтому хоть и нерегулярным образом, но одна и та же мутация может предпринимать многочисленные попытки и все-таки пробить себе дорогу.
Аналогично при всем разнообразии научной и программисткой продукции есть общие приемы и методы познания, стандартные инструменты, которые приводят к идентичным, но независим открытиям в разных частях мира и времени. И несмотря на неизбежные ошибки в исследованиях и непонимание научным сообществом, новые достижения все равно пробивают себе дорогу.
Можно и дальше перечислять многочисленные аналогии между положениями теорий эволюции и опытом из других отраслей знания. Не знаю, поможет ли это биологам и генетикам. Но многим гражданам аналогии могут подсказать, что теории эволюции давно ушли от смахивающих на божественные догм о наследственности и изменчивости. Из непонятных и чудодейственных гены все более превращаются в рядовой строительный материал наподобие кирпича. Пока из него не удается строить искусственные здания, а может быть, они никогда и не понадобятся. Но на данный момент все идет к тому, чтобы освоить и поставить себе на службу биологические процессы. Н.В.Невесенко