Потом я стала изобретательно менять внешность – от цвета волос до полного преображения визажа, стилей и мимических схем. Я так и осталась собой, а люди кому нравился тот или иной «стиль меня» сменялись. Одним нравилось одно, другим другое; одни говорили «Будь такой!», другие «Не будь такой!». Я поняла, что им нравилась не я, а их собственный визуальный идеал, воплощенный во мне в тот или иной момент, иными словами – персонаж.
То же было и с качествами личности. Одни говорили: ты мне нравишься потому что такая спокойная, другие – потому что такая неугомонная, потому что ты – сама доброта, потому что ты – настоящий чертенок. Еще многим нравилась форма любви «несмотря на»: одни говорили «ты мне нравишься несмотря на то, что ты законченная эгоистка» другие - «несмотря на то, что у тебя резкий недостаток эгоцентризма и ты совсем не умеешь постоять за себя». Что удивительно, личности, которые очень любят обвинять и искать причины неудач в других, нередко чередовали - говорили то одно, то другое. По ситуации.
И каждая характеристика меня временно заковывала в свою форму – раз меня любят именно такой, надо такой быть. Чтоб и дальше любили. Ну или хотя бы побыть – прежде чем человек разберется, что я и такая и другая, и все сразу и ничего одновременно. Но этого никогда не происходило, потому что каждый человек судит о других по себе. И когда я становилась рядом с новой личностью, что ей больше всего нравилось – это опираясь на те или иные выявленные во мне характеристики, нарисовать на этом фоне себя. Каждый выявлял во мне качества – разные качества, относительно которых он мог себя позиционировать...
Так за что же должен любить меня человек, чтобы я была уверена – он любит именно меня настоящую?
- Ты мне нравишься, потому что ты такая ответственная!
- Я и безответственная тоже. В такие моменты шалопайства я уже не нравлюсь?
- Ты разная, потому мне и нравишься.
- Я разная только снаружи, потому что не могу достигнуть абсолютного равновесия. Внутри я не разная – внутри у меня пустота, которую я раскачиваю каждое утро, чтобы как ты смеяться или плакать.
- Ну.. хорошо, что у тебя есть принципы, ты никогда не совершишь чего-то немыслимого.
- Вполне могу. Я могу совершить - более ли менее - все, что может совершить другой человек: как самое хорошее, так и самое худшее. Ведь на совершение любого проступка есть причины, пусть и понятные лишь совершившему проступок. Вот, я совершу глупость, а ты меня осудишь. Значит не я тебе так нравлюсь, а твои собственные нравственные идеалы.
Что бы я не сотворила, кем бы я не стала – лишь одно останется неизменным: я буду собой. Просто собой. Но окружающие, прочно держащиеся за мой привычный образ начнут путаться. И соответственно, ворчать: «Ты изменилась! Я тебя больше не узнаю!». Человек потерял ориентир, он не узнает больше себя, он больше не знает где он располагается при данном раскладе вещей. Или же он больше не знает куда меня категоризировать: отсюда такая растерянность – я вышла из привычной исследованной и описанной им зоны. Зоны известности, зоны досягаемости.
Людям нравится любить тех, кого любить приятно. Поэтому, когда кто-то не соответствует критериям, у некоторых может возникнуть вопрос: «Ну, и за что его любить?». То есть повод дайте. А если аннулировать все возможные поводы?
Если лучшая подруга директрисы по паблик рилейшнз вдруг перестанет обожать марку Кельвин Кляйн и наигранно смеяться над её ироничными шутками – для нее это будет такая же драма, как для скромного сантехника - если его жена-домохозяйка начнет спускать семейный бюджет в дорогостоящее белье и высокомерно подтрунивать над скромными доходами подруг. Если человек, для которого правда превыше всего, не будет иметь возможности выражать свое мнение – это может травмировать его настолько же, насколько прямота может травмировать иного рода персону, склонную приправлять горький кофе реальности сахаром лести и сливками церемоний. Одинаковое поведение, может приниматься с распростертыми объятьями одними людьми, и на дух не переноситься другими.
Чтобы почувствовать разницу в отношении достаточно лишь слегка изменить свое положение в чьем-то восприятии, и подождать пока вашу новую позицию «запеленгуют».
Будь-то обновленная внешность, новые философские мировоззрения, новые политические взгляды или просто иная реакция на прежние вещи – и снова те кому вы нравитесь, те кто к вам безразличны и те кому вы не нравитесь начинают менять свое к вам отношение.
Поэтому я могу быть уверена лишь в чувствах людей, любовь которых безусловна. Когда я вижу, что человек испытывает самые благие чувства и к бедному и к богатому, и к скромному и к заносчивому, к лицемерному и к прямолинейному напоказ, к безвольному или же к навязывающему другим свою инициативу; когда я вижу, что человек не позиционирует себя по отношению к ним, и не судит о них по себе, а просто принимает и любит людей какими бы они ни были – я ощущаю, что меня любят. Несмотря на то, что меня не знают. Да это и не нужно. Чтобы чувствовать, что меня любят, мне достаточно просто понимать, что человек (какой-то человек, и неважно насколько он далек или незнаком) способен любить без границ.
Желание досконально изучить другого человека основано на желании логического контроля и вещественного обладания. Безусловная любовь по отношению к конкретному человеку опирается на любовь ко всему живому.
Нельзя в полной мере познать другого, но можно полюбить.